Таня Гроттер и колодец Посейдона - Страница 80

– Смутно, – сказала Шито-Крыто.

Шурасик быстро взглянул на Лену Свеколт. Та сидела за столом Сарданапала и задумчиво водила пальцем по мраморной пепельнице академика. Объясняя, Шурасик мысленно обращался только к ней. Поймут или не поймут другие – ему было неважно.

– Моменты, когда можно было сделать выбор и пустить жизнь по другому руслу, кажутся теперь недосягаемо прекрасными. Хотя бы потому, что невозможно вернуться туда, откуда ты однажды ушел. В решающий момент – и это потом особенно терзает – одно слово, один жест, одно движение – и все, поезд жизни пошел по другому пути. Сказать «Да» вместо «Нет» или, напротив, сказать «Нет» вместо «Да». Или уйти, или не уйти. И вот человек потом всю жизнь раз за разом возвращается памятью к этому моменту и совершает ТОТ САМЫЙ ПОСТУПОК. Это довольно обычное явление. Сознание с ним справляется. Во всяком случае, пока ты не вдыхаешь туман прошлых ошибок. Тогда происходит полное растворение и пленник тумана не может вырваться из своих воспоминаний. Он прикован к той мучительной минуте свой памяти, когда он ошибся. Вот почему пропали наши преподаватели. Они остались в прошлом.

– А мы почему уцелели? – спросила Таня.

– На подростков эта магия не распространяется. У нас все сплошное будущее. Прошлого особенного и нет. А с Усыни и Горыни чего взять? Какие у них роковые ошибки? Сожрали Серебряное Копытце в бульоне, а могли сделать шашлык? Тоже мне развилка бытия! «Esse oportet ut vivas, non vivere ut edas! « – как мог бы сказать Танькин дед, – отмахнулся Шурасик. Он, как видно, был невысокого мнения о богатырях-вышибалах.

– А возможность вернуть наших преподов из мира несбывшихся желаний существует? – спросила Таня.

Шурасик осмотрел свой большой палец и осторожно откусил заусенец. Критично осмотрел результат и еще раз куснул палец.

– Об этом в «Книге магических туманов» ничего нет. Хотя я лично склоняюсь к тому, что стоит принести искупительную жертву. С древней магией это иногда прокатывает. Даже чаще всего прокатывает, – заметил он.

– Жертву? Кровавую? – спросил Глеб Бейбарсов. Спросил довольно спокойно. Видно, воспитавшая их ведьма не отличалась большой сентиментальностью.

Шурасик покачал головой.

– Не факт. Лучше что-нибудь из предметов, принадлежавших Сарданапалу, Медузии, Поклепу… Что-то такое, что имеет отношение к развилке их памяти. К той занозе, которую они никак не могут извлечь. Такая жертва может оказаться искупительной.

– Значит, ты предлагаешь собрать их магические перстни и бросить в колодец Посейдона? – спросил Кузя Тузиков.

– Зачем же перстни, Тузик? Не думаю, что они страдают из-за перстней. Опять же перстни им пригодятся в дальнейшем… Нам нужно хорошо подумать, каким образом мы можем проникнуть в их грезы. У кого-нибудь есть идеи? – Шурасик поднял голову и вновь меланхолично вернулся к созерцанию своего большого пальца. Кажется, только две вещи интересовали его в этом мире – палец и Лена Свеколт.

Пипа внезапно вскочила, замахала руками и оглушительно взвизгнула.

– Знаю, знаю! Черные Шторы! Они вечно подзеркаливают самое заветное! Если уж Гробыне вчера снилось, что Бейбарсов…

– Закрой кран, Пипенция! Это был просто кошмар! – зашипела Склепова.

– Кошма-а-ар? Ничего себе кошмар! А почему тогда он… – начала дочка дяди Германа.

Гробыня оглянулась на своих купидонов.

– ПИПЕНЦИЯ! Еще раз только заикнись о Бейтарелкине! Узнаешь, что такое русская магфия!

Пипа примирительно подняла руки.

– Ладно, ладно, молчу… В общем, Черные Шторы могут нам помочь! Надо вначале приволочь их сюда, в кабинет академика, и посмотреть, что получится. А потом, если сработает, поочередно обойти комнаты Поклепа, Меди, берлогу Тарараха и так далее! – резюмировала она.

– Si melius quid habes, arcesse vel imperium fer! – проскрипел перстень Феофила Гроттера. Это был первый случай, когда он одобрительно отнесся к словам Пипы.

– Ну-с, кто мне поможет снять Шторы? Пошли, Бульончик! – позвала Пипа, обнаружив, что желающих нет.

Генка Бульонов вздохнул. Он уже привык, что, когда кому-нибудь из девушек Тибидохса нужно перетащить чемоданы, перенести с этажа на этаж диван или передвинуть шкаф, носильщиком оказывается именно он, Бульон. Зато, как только в воздухе начинают носиться слова «вечер» и «свидание», все оказываются глухо заняты, простужены или не в настроении. Вот они, расценки женской дружбы!

Бульонов встал и поплелся за Пипой, которая бодрым колобком катилась по коридорам Тибидохса.

– Кто-то должен слетать на остров к колодцу. Просто посмотреть на него, чтобы потом полететь ночью… – заметил Шурасик. – Танька, не слетаешь? По моим расчетам, остров Колодца должен быть где-то здесь… Но лучше всего, если Безглазый Ужас составит тебе компанию!

Ужас с достоинством поклонился, уронив на пол голову. Поручик Ржевский, попытавшись последовать его примеру, немедленно развалился на части и осыпался градом конечностей, однако и близко не достиг величия своего патрона.

– Я бы полетела, но у меня нет контрабаса. Вчера на матче у него треснуло днище, и я отдала его домовым на подклейку, – расстроенно сказала Таня.

О своем контрабасе она думала постоянно и едва ли не оплакивала его, хотя домовые и утверждали, что после подклейки он будет как новенький.

– Я могу тебя подкинуть, если кто-то даст мне свой пылесос… Я нынче безлошадный. Все, что у меня есть, – это хромированная труба. Одинокая, но очень красивая, – вызвался Ягун.

– Не надо, Ягун. Не бросай Катю… Таньку подкину я! Моя ступа на хорошем ходу, – спокойно сказал Бейбарсов и, не дожидаясь, пока Таня скажет «да», направился к двери.